Зерновой пасьянс Владимира Решетского
В апреле начальнику отдела растениеводства и механизации областного министерства сельского хозяйства Владимиру Решетскому исполнилось 65 лет. Возраст, конечно, солидный, но не годы пугают, а необходимость оторвать себя от привычного дела. По закону дольше 65 лет быть на государственной службе уже не положено. Владимир Егорович – ходячая энциклопедия агрономической науки. С чего начинался его путь в сельском хозяйстве, и что он думает о будущем отрасли?
Из трех дорог выбрал самую трудную
Решетский любит шутить: кто-то рождается в рубашке, а я родился с тяпкой, литовкой и топором. А с чем еще можно родиться, когда вся твоя родословная изложена на крестьянском языке и тянется со времен великого переселения русского народа, устроенного весьма энергичным и, несомненно, самым даровитым премьером за всю историю России, Петром Аркадьевичем Столыпиным. А для деревни Лохово, где угнездился корень Решетских, тяпка, литовка и топор – самый первейший инструмент, без которого не мыслим сельский уклад, основанный на самообеспечении.
Призвание – штука тонкая, до конца непознанная. По молодости лет метил он одно время в медики. Профессия чистая, благородная и весьма уважаемая. И как человек энергичный, въедливый и мозговитый, непременно бы и там сделал завидную карьеру. Кидало его мыслями и на морские просторы. Не раз примеривал на себе форменку мореходки. Но все это буйная игра юного воображения. Когда ты отмахиваешь по шесть верст от Лохово до Бельска и обратно, шагая меж полей в школу, то эти поля по капле, по щепотке влезают тебе в душу, пока не возьмут в окончательный оборот.
Институтский курс агрономии он окончил с красным дипломом и мог по своему усмотрению выбирать среду обитания. Другой бы рванул в какое-нибудь процветающее хозяйство Тулунского, Куйтунского или своего родного Черемховского района, где земли обласканы солнышком и плодородны. А он отправился, считай, что в ссылку, в Нижнеилимский район.
К тому времени знаменитая Илимская пашня, главная житница Иркутской губернии, была благополучно затоплена во имя электрификации, а из двух десятков колхозов, некогда возделавших эти тучные земли, создали три совхоза. Березняковскому еще достались огрызки былой пашни, а на долю Коршуновского, куда определили Решетского главным агрономом, пришлись вместо плодородного слоя лишь глина и голимый песок. И еще камни, которые перли из земли каждую весну наподобие зубов дракона.
– По-хорошему, тамошняя земля для сельского хозяйства была совершенно непригодна, – с высоты прожитых лет считает Владимир Егорович. – Не надо было ее распахивать, а оставить все в первозданном виде: кедры, лиственницы, сосны. Но раз Родина приказала, куда денешься…
Бурундуки нижнеилимского разлива
За десять лет, проведенных Решетским в совхозе, урожайность со смехотворных 9 центнеров с гектара поднялась до 21 центнера. Ученые мужи, изредка залетавшие в хозяйство, отказывались верить. Все допытывались: какую такую секретную технологию, не известную советской науке, применяешь? А главный секрет был в людях. Местных, илимских, не зря прозвали бурундуками. В самую точку попали – мужики зверски работали, можно сказать, день и ночь пластались на полях. Они, дай им волю, не только на камнях пшеницу могли вырастить, но из самих камней масло выжать.
Невиданное дело, картошки по триста с гаком центнеров стали снимать с одного гектара. По тем временам такая урожайность, да еще на северной территории, была из разряда фантастики. Не зря им за картошку первыми в области вручили переходящее знамя Совмина РСФСР.
Решетский уже тогда понял простую истину: что посеешь, то и пожнешь. Конечно, нужны удобрения, особенно азотные, нужна техника, но в первую очередь – подбор семян, наиболее приспособленных для данного места. Он поднимал в архиве земледельческие гроссбухи, оставшиеся от прошлых времен, и кропотливо изучал весь земледельческий расклад. Часто забегал на сортоучасток к агроному Александру Букину и вместе с ним раскладывал зерновой пасьянс. Так что не с неба свалилась урожайность, а была итогом настоящего научного подхода.
Ничто не изменилось в его жизни и после того, как его избрали секретарем парткома. Только ответственности прибавилось. Он и за агронома, и за секретаря, и зачастую за директора. Хозяйство с каждым годом разрасталось, благоустраивалось, даже лелеяли мыслишку обзавестись собственным бассейном. Совхозные ветераны, украсив по праздникам грудь орденами и медалями и приняв по стопке-другой, ласково ему выговаривали: хороший ты парень, Володя, один лишь недостаток у тебя – слишком молод.
Единственный, кто не заметил этого недостатка, был первый секретарь обкома товарищ Ситников, как-то наведавшийся в совхоз. Директора не было, пришлось Владимиру Егоровичу водить его по поселку, с улицами, взятыми в асфальт, с благоустроенными коттеджами. На ферме Ситникова не так сразили надои, хотя были они одни из самых высоких в области, как городской с унитазом туалет, вещь по тем временам неслыханная и дающая повод к серьезным выводам.
Выводы последовали незамедлительно – Решетского забирают в обком партии инструктором отдела сельского хозяйства. Это примерно то же самое, что лейтенанта сразу произвести в полковники. Обычно секретаря парткома сначала брали инструктором в райком партии, там он должен был дозреть до заведующего сельхозотделом, а уж оттуда, если, конечно, фортуна будет к нему благосклонна, мог рассчитывать попасть в обкомовские коридоры.
– Тяжело я прощался с хозяйством. Что ни говори, а там моя душа была закопана. Я и доселе считаю Коршуновский своей второй родиной.
Чудо образца 2017 года
Инструкторский хлеб нелегкий – мотаешься по области круглый год, отвечая за все сразу: и растениеводство, и овощеводство, и мелиорацию.
– Приезжая в хозяйство, надо не пальцы гнуть, а выйти в поле или наведаться на ферму, показать, рассказать. Я, будучи секретарем парткома, когда корова не могла разродиться, сам помогал вытаскивать телят. Могу и на комбайне работать, и на тракторе.
Он ухитрился, учась на агрономическом факультете, параллельно окончить и декоративно-садовый, и по весне консультировал, как делать разбивку клумбы перед зданием обкома. Мог бы получить и третий диплом – экономиста, но когда до окончания заочного отделения Красноярского сельхозинститута было рукой подать, партийные органы, двинувшие его в секретари парткома, намекнули, что коллекционирование дипломов не есть занятие, достойное советского человека, поскольку, как писал товарищ Экклезиаст: во многих знаниях много печали.
А он остался при твердом убеждении, что знаний никогда не бывает мало.
– Кредо моей жизни: не сидеть в своем вигваме, считая себя пупом земли, а ездить, смотреть, перенимать все дельное и внедрять.
Уже работая в минсельхозе, он много поколесил по России, побывал на Украине и в Белоруссии, толковал с немецкими бауэрами и голландскими фермерами. Вся сложность в том, что у Восточной Сибири нет аналогов, она, как точно определил один умный человек, – климатический провал. Если в соседнем Красноярском крае все заведено богоугодным образом: ночью поля дождик мочит, днем солнышко греет, то в Приангарье все шиворот-навыворот: один месяц может стоять африканская жара, а другой – лить как из ведра.
Да и земли с красноярскими не сравнить. Там почти везде чернозем, а на долю Иркутской области досталось его от силы 10%, остальное – серые лесные и подзолистые почвы. На них чуда не жди.
И все-таки в прошлом году они это чудо сотворили, получив по 21 центнеру зерна с гектара, чуть не обставив Красноярский край. И не в одном хозяйстве, а в целом по области. Раньше вся грудь была бы в орденах и медалях. В советские времена за 16 центнеров получали звание Героя соцтруда. А сейчас рассматривают как промежуточный вариант.
Дружба с селекционерами
Первым делом, перейдя в минсельхоз, Решетский взялся по старой привычке налаживать семеноводство, практически порушенное в лихие 90-е. Иркутская область – уникальная, в ней насчитывается восемь природно-климатических зон, и каждая требует своего сорта пшеницы, адаптированного к местным условиям. Где кнутом, где пряником он добился создания в области 20 семеноводческих хозяйств, снабжающих элитными семенами 600 хозяйств, занятых сегодня в растениеводстве.
Как-то лет десять назад одно крупное и уважаемое хозяйство встало на дыбы: чего с семенами возиться, купим на Алтае, и вся недолга. Купили, посеяли и получили приличный урожай, а на следующий год лето выдалось влажное, и у чужака, не сумевшего приспособиться к местному климату, зерно проросло в колосе, пустив все труды коту под хвост. Пришли к Решетскому с повинной: Егорыч, извини, ты прав, надо собственные семена готовить.
Самыми уважаемыми людьми для Решетского всегда были селекционеры. Правдами и неправдами, порой нарываясь на выговоры, он выкраивал для Тулунской селекционной станции деньги для постановки опытов. Гордился дружбой с ее директором Анатолием Егоровичем Юдиным, учеником Нормана Борлоуга, знаменитого американского агронома, удостоенного Нобелевской премии мира за вклад в выведение высокоурожайных сортов пшеницы.
– В идеальных условиях на выведение одного сорта уходит восемь лет. Я знаю людей, которые за всю жизнь так и не вывели ни одного сорта, хотя были прекрасными знатоками своего дела. А на счету Анатолия Егоровича – четыре замечательных сорта пшеницы. Самый знаменитый, который сеют по всей Сибири, – Тулунская-12. А сейчас сортоиспытания проходит яровая пшеница Памяти Юдина, выведенная сыном Анатолия Егоровича, Алексеем, и названная им в память отца. Весьма многообещающий сорт. Его урожайность на 3–3,5 центнера превышает стандартную, он устойчив к осыпанию и засухе.
Куда девать миллион?
Собрав в прошлом году 780 тыс. тонн зерна, стали поговаривать о миллионе. Реально? – спрашиваю Владимира Егоровича.
– Вполне. Только для этого надо пахотный клин увеличить. У нас же 700 тыс. гектаров брошенных земель. Из них половину, которая не особо заросла, можно вернуть в севооборот. Если к тем 400 тыс. гектаров, которые мы сегодня засеваем зерном, добавить хотя бы еще 100 тыс., то при нынешней урожайности как раз и получится миллион.
– А куда его девать?
– Как куда? Треть – чтобы себя прокормить, полмиллиона пустить на откорм скота, чтобы не завозить чужестранную кенгурятину. А для этого построить еще один свинокомплекс, подобный усольскому, расширить птицефабрики бройлерного направления. А остатки продавать за границу, в тот же Китай или Монголию. Наше зерно качественное, экологически чистое, его с руками оторвут.
С его доводами трудно спорить. Да и никто особо и не отваживается. У него железный, выкованный всей жизнью принцип: знать, уметь и делать, сокращенно ЗУД.
– Если нет этого ЗУДа – не хрен засорять почву, – сказал мне на прощание Владимир Егорович.
