Горькая память

Говорят, что детская память избирательна и хранит только самые счастливые моменты. А у жительницы поселка Залари Елены Семеновны Ивановой они горше горького. Намертво въелись, и не выжечь их оттуда, не стереть. 75 лет прошло после Победы, а они все терзают, заставляя замирать сердце. Кровавым катком прошлась блокада по судьбам миллионов ленинградцев, включая ее, в то время четырехлетнюю малышку.

 

Недолгое счастье

Довоенное время Елена Семеновна помнит смутно. Больше по рассказам бабушки и родителей. Да и что особо ценного могло сохраниться в голове ребенка, ведь родилась Елена Хайкара 20 мая 1937 года. Яркими вспышками порой всплывает родная деревушка Островки Всеволожского района, раскинувшаяся вольно на самом берегу Невы, вкусно пахнущий свежеструганным деревом пятистенный дом, ласковые руки мамы, мимоходом оглаживающие льняную головку дочурки, да сильные руки отца, подкидывающие ее высоко-высоко, к самому небу. А еще помнит, как ребячьей ватагой они бегали на реку встречать катера, то и дело снующие к ним в деревню из неведомого Ленинграда.

По национальности я истинная чухонка (устаревший этноним прибалтийско-финских народов – Авт.), – рассказывает Елена Семеновна. – Все мои предки жили на берегах Балтики. Когда советская власть пришла, нам определили национальность финны. И разговаривали в нашей деревне на своем языке: наподобие финского, но наречие свое – береговое. До сих пор помню несколько слов типа «добрый день» и «добрый вечер», а говорить свободно, конечно, уже не умею…

Отец ее совсем юным воевал в Первую мировую, а после того как в стране Советов стали появляться колхозы, работал скотником. До войны они с женой успели родить четверых детей.

Жили мы очень хорошо, овец держали, коров – все было, – вспоминает Елена Семеновна.И сад был большущий, с яблоками, грушами. Только вот папке пришлось хлебнуть лиха. По доносу в 1937 году его арестовали, и он отсидел в Крестах больше года. На его счастье попался хороший следователь. Показал ему тот донос, оказалось, что написала его одна женщина. Отец наш был молодой, красивый, так она давай за ним гоняться, а после со злости бумагу худую сочинила. Ладно следователь разобрался, и отца выпустили. Мама рассказывала, что в ноябре по Неве такая шуга шла, так отец с огромным шестом со льдины на льдину прыгал, чтобы в деревню к нам скорее попасть…

 

В блокадном кольце

Война перечеркнула налаженную жизнь и отняла детство. В августе 1941-го фашисты стояли уже на противоположном берегу Невы. Не скрывая слез от нахлынувших воспоминаний, Елена Семеновна рассказывает, как однажды деревню, едва рассвело, наводнили милиционеры, и давай всех будить: сейчас немцы стрелять начнут, убегайте! Выскочили они из дому в чем были – и в лес. Отец в то время уже в ополчении находился. Мама несла младшую сестренку на руках, ее на спине, а рядом брели старшие. Вереница людей растянулась на десятки километров. К вечеру добрели до покосов. Построили шалаши, да так в них и жили до самых морозов. Потом их с трудом разыскала бабушка и забрала к себе в Разметелево, что в 16 км от Ленинграда. Ее дом стоял возле самой дороги, по которой сутками напролет двигались войска и танки. Однажды, припоминает героиня, она едва не угодила под одно из таких «железных чудищ». Побежали они с братишкой к дядьке в гости, что жил напротив, брат успел дорогу перебежать, а она споткнулась и упала. Танки грохочут, пыль выше окон, поди разгляди на брусчатке какой-то комочек. Но на ее счастье водитель заметил ребенка. Остановился буквально в нескольких сантиметрах. Она же страху натерпелась до конца жизни.

А еще вспоминает, как они дрались с ребятишками на подтаявших огородах из-за прошлогодних дряблых и водянистых картофельных гнилушек, которые после сушки можно было перетереть на муку, но после не стало и их. Рассказывает, как мама укладывала их спать одетыми – бомбежки и авианалеты шли непрерывно. Однажды в щепки разметало баню, но их дом, к счастью, уцелел. Но самым волшебным моментом считает нежданный подарок от офицера-ленинградца, квартировавшего в бабушкином доме.

Наверное, у них здесь какой-то штаб находился, рассуждает Елена Семеновна. Много офицеров собиралось, один – из Ленинграда. Мама после объяснила, что у него была дочка одного со мной возраста. И девочка, и жена попали под бомбежку и погибли, а квартира уцелела. Так он, увидев, что я голая-босая, каким-то образом отпросился в город и привез для меня всю одежду: пальто, обутки, шапочки, платьица… Городские наряды были очень красивы, мы таких отродясь не носили. Когда открыли Ладогу и начали нас вывозить, эти детские вещи нас просто спасли. Мама их меняла на горох и картошку, так и выжили.

Везли эвакуированных ленинградцев в тыл по железной дороге. Начиная с Урала, отцепляли по одному вагону с людьми и двигались дальше. Вагон, в котором размещалась мать Елены Хайкара с ребятишками, оставили в Тайшетском районе, определив им на жительство небольшое селение под названием Суетиха. Вагон, где ехала бабушка, расквартировали в Тулуне. После того как родные разыскали друг друга, все обосновались вместе на тулунской земле. Здесь Елена Семеновна закончила школу, сельхозтехникум, вышла замуж и родила двоих сыновей.

На вопрос, не думали ли ее родители вернуться после войны обратно на родину, отвечает:

Куда же с такой оравой? У нас семья была большая: пятеро довоенных детей, а когда папка с войны вернулся, еще трое народилось. Так и остались в Сибири. Жили в 24-квартирном бараке все вместе в одной комнате. А остальная родня: тетки, дядьки, у которых по одному-два ребенка было, вернулись. Я ездила несколько раз. Ленинград смотрела, свою деревню. В первый раз – еще студенткой. В Разметелево тогда еще дом бабушкин стоял целехонек, но жили в нем уже совсем чужие люди. У нас же никаких документов не сохранилось – поди докажи, что он когда-то был нашим…

 

Тыловые радости

Самое яркое воспоминание – 9 Мая 1945 года.

Помню, комендант барака забежала и как закричит: «Победа!» улыбается Елена Семеновна. – Все повыскочили. Рядом большой лесопильный завод был. Мы побежали к конторе, а там уже рабочие идут с флагами, транспарантами. Такое счастье, просто неописуемое. И по громкоговорителю веселая музыка целый день играла. Все радовались, плясали, а я прижалась к маме и сказала: «Теперь хоть хлеба наемся!» И до сих пор, если дома хлеба нет, я хожу больная. Вон у меня на печке сухари постоянно сушатся, чтобы запас был. До того наголодалась…

Не скрывая слез от нахлынувших воспоминаний, Елена Семеновна рассказывает, как однажды деревню, едва рассвело, наводнили милиционеры и давай всех будить: сейчас немцы стрелять начнут, убегайте! Выскочили они из дому в чем были – и в лес.

Но первые послевоенные годы были ничуть не легче. В первый класс, рассказывает, она ходила целых три года. И не из-за неуспеваемости, а потому что было не в чем. В первый раз, как положено, мама ее отправила в школу в восемь лет. Побегала девчонка до морозов – и домой до следующего года: ни валенок, ни пальтишка. Может, говорит, и не стала бы никогда ученицей, если бы не очередной счастливый случай. Где-то через год-два после войны отменили в стране карточки, появились комиссионные магазины, хлеб уже продавался вволю, мыло, а промышленные товары были только по ордерам. Директор лесопильного завода распределял костюмы, пальто, сапоги передовикам-рабочим, а те по ордерам затем их выкупали. Бегая мимо промтоваров, она заметила в витрине чудесные черненькие ботиночки, прямо, говорит, на ее ногу. Стояли они за стеклом и манили-манили… Продавщицы, заметив, как девчонка раз от разу завороженно возле них замирает, как-то посмеялись: беги, Ленка, в контору, пусть директор тебе ордер на них выпишет! А она всерьез их слова восприняла. Отправилась к директору, и он… выписал ордер. Так, в 10 лет, наконец, Лена смогла закончить первый год обучения.

В 17 лет она закончила семилетку и поступила в техникум на агронома. В 19 лет вышла замуж. Геннадий жил по соседству, работал на Тулунском ЛДК. В 1957-м родился один сын, через два года – второй. Из-за маленьких ребятишек она не смогла работать по специальности, а устроилась на тот же завод учетчицей, после ее отправили в Ригу переучиваться на проектировщика по счетным машинам. В 1976-м семья Ивановых перебралась из Тулуна в Залари, где Елена Семеновна отработала 12 лет начальником машинно-счетной станции. После перестройки трудилась кассиром в аптеке. Вместе с мужем они прожили 56 лет. Мечтали, поясняет, отметить и бриллиантовую свадьбу, но восемь лет назад супруга не стало. Полгода назад потеряла Елена Семеновна и старшего сына. Младший живет со своей семьей в Северодвинске. Частенько звонит, беспокоится о ее здоровье. Не дают скучать старшие братья и сестра – из восьмерых их осталось всего четверо. Все, кроме Елены Семеновны, по-прежнему живут в Тулуне. А еще ее радуют семеро правнуков.

Хоть и живет она теперь одна, гости частенько бывают в ее доме. К каждому их приходу Елена Семеновна обязательно накрывает щедрый стол, готовит разносолы, но при этом никогда не забывает поставить в центре большую тарелку с крупно нарезанными ломтями хлеба…

Справка:

Нормы выдачи хлеба в осажденном Ленинграде менялись. Для военных ее сначала снизили до 600 граммов в сутки, потом – до 400 и 300 граммов. Продуктовые нормативы для гражданского населения были еще ниже: в зависимости от возраста и деятельности – 125–200 граммов. Помимо хлеба, людям давали 10 граммов сахара и 200 граммов крупы в месяц. Нередко вместо нее давали жмых.