Владимир Назанский: Современное искусство не замещает религию

Открытие в выставочном центре им. В.С. Рогаля экспозиции «Современная российская живопись» из коллекции петербургского музея «Эрарта» можно назвать для Иркутска настоящим событием. Состоялось оно благодаря инициативе иркутской арт-галереи DiaS.

Выставки такого рода – редкость для столицы Восточной Сибири. Это связано с тем, что городское сообщество тяготеет к традиционным подходам в живописи, литературе, на театральной сцене и несколько скептически настроено по отношению к актуальному искусству.

Открывал выставку руководитель негосударственного музея современного искусства «Эрарта», преподаватель Смольного института свободных искусств и наук, один из наиболее известных российских искусствоведов Владимир Назанский. Он не только успел прочитать в Иркутске лекции «Кто есть кто в современном искусстве?» и «55-я Венецианская биеннале», но и дал интервью газете «Областная».

– Владимир Олегович, по какому принципу формировалась выставка из музея «Эрарта»?

– В экспозиции представлены 20 авторов. Мы включили в нее самых ярких художников Петербурга, у многих из них уже были выставки в Русском музее, о некоторых изданы книги и альбомы, а также работы молодых авторов, поднимающих социальные темы.

Выставка стилистически разнообразна. Здесь есть и абстрактные работы, и экспрессионистские, и близкие к реалистическому звучанию. Различна и тематика – есть произведения, связанные с христианской и социальной проблематикой, есть вещи, которые на внелитературном языке можно определить как стеб. Я имею в виду, к примеру, русский народный концептуализм липецкого художника Юрия Татьянина.

Выставка проходит в рамках проекта «Россия в Эрарте», цель которого создать всероссийскую коллекцию современного искусства. У нас в музее уже выставлялись художники из Краснодара, Новосибирска, Уфы, Ижевска, Перми, Самары. После Иркутска выставка отправится в Красноярск.

– А иркутские художники попадут в «Эрарту»?

– Вместе с галереей DiaS мы работаем над идеей выставки «Провинциальная история». Это название произведения драматурга Александра Вампилова взято неслучайно – идея экспозиции в том, чтобы рассказать о художественной жизни Иркутска, о том, какие здесь были прекрасные авторы, например, Десяткин, Вершинин. О том, какие художники продолжают работать сегодня. И мы надеемся, что после этой выставки Иркутск откроется для жителей Петербурга не только как одна из литературных столиц, но и как место, где есть интересные живописцы, которые работают в прекрасном ландшафте, ведь у вас еще и замечательная природа.

– Кстати, вы ведь не впервые в Иркутске, меняется ли, на ваш взгляд, город?

– Заметен кое-какой экономической тонус. Правда, новые дома, хоть сами по себе и хороши, но очень уж спорят с архитектурным наследием. Чтобы избежать этого, я бы на питерский манер в центре Иркутска ограничил этажность – пусть современный дом будет не выше трех этажей.

– Расскажите, на какие средства существует музей «Эрарта» и как строится его работа?

– Музей существует на средства благотворителей. Сама коллекция «Эрарты» создавалась лет восемь, продумывалась экспозиция, ремонтировалось здание. С момента открытия прошло три года, в итоге на пяти этажах и в запасниках располагается две тысячи работ. Сейчас для музея достраивается рядом еще одно шестиэтажное здание. «Эрарта» делится на музей и галереи: первый собирает коллекции и исследует их, а галереи продвигают современное искусство и являются теми институциями, которые помогают художнику выживать. Мы имеем сеть галерей в Нью-Йорке, Лондоне, Цюрихе и Гонконге. Таким образом, формируется интерес к нынешнему российскому искусству. Ведь искусство русского авангарда XX века давно стало фундаментальным началом многих поисков в мировом искусстве.

– На ваш взгляд, что же такое современное искусство?

– Существуют самые разные определения. Самое широкое из них – это искусство, которое происходит в современности. В то же время художники-радикалы считают, что только искусство, которое отражает острые моменты современности и выявляет какие-то болевые узлы, может называться современным. Но

мы будем исходить из здравого смысла и считать современными не все художественные практики, происходящие в наше время, включая, например, палехские шкатулки, а лишь то, что привносит в искусство нечто новое по отношению к ранее существующему, а также выражает время, в котором мы живем.

– Какие тенденции существуют в новейшем искусстве?

– Все, что человек может представить миру – это свою личную уникальность. Поэтому личность остается, а языки и стили смешиваются. Разумеется, в век цифрового искусства легче получать финансовую поддержку тем, кто использует современные медиа. Например, проект сайнс-арта, где будут использоваться нанотехнологии, с большей долей вероятности получит гранд от Министерства культуры России, чем выставка хорошей традиционной живописи. Очень динамично развивается видеоарт. И это нормально. Ведь богатство мысли и языка может находить разные образы. Например, принимать форму тотальных инсталляций, когда через какую-то совокупность предметов и текст человек говорит о проблеме. Это так называемое contemporary art – новейшее направление. Но глобально современное искусство – это лишь страница в бесконечной книге культуры, которая давно уже «пишется» и будет продолжаться вечно.

– А как же быть с более традиционными видами изобразительного искусства, неужели они сброшены с «корабля современности»?

– Искусство как нечто прекрасное теперь чаще всего называют fine art. Оно тоже продолжает существовать, но выпадает из contemporary art. Ведь красота сейчас предмет рекламы, она отобрана у современного искусства. Конечно, бывают исключения, но красота как объект для медитаций, для достижения катарсиса в новейшем искусстве практически не встречается. Или существует в каком-то видоизмененном, гламурном виде, как у группы AES. Думаю, тут еще дело в том, что для такого рода переживаний человеку хватает искусства, которое было создано ранее. Ведь современная личность несет в себе культурные коды, информацию всей истории искусств и проживает одновременно во всех веках. По крайней мере, так построена мировая система образования. Пожалуй, только самые несчастные люди живут исключительно в нашем времени. Кстати, по статистике, никогда в мире столько миллионов людей не обращались к классическому искусству, как в наши дни. Поэтому реальность не так однозначна.

– А какова значимость современных реалистов, например, работающих в жанре пейзажа?

– Задача fine artа – радовать людей. Это не добавляет новых смыслов, однако украшает бытовую жизнь.

Искусство же как поле осмысления современной действительности – отдельный сектор бытия, который, на мой взгляд, не отменяет ни эпоху Возрождения, ни японскую графику или импрессионизм. Опять же никто не обязан полностью принимать радикальное творчество. Как правило, оно интересует ограниченный круг людей. Более же широкие формы искусства интересуют миллионы.

– Есть ли неприемлемые лично для вас формы современного искусства?

– Да, я, например, не принимаю по всем параметрам акцию «Пусси Райт», но могу сказать, что она заставила десятки миллионов людей заговорить о себе. Правда, сама история сильно повредила современному искусству в России. Закрылись отдельные проекты, например, индустриальное биеннале в Екатеринбурге.

– Но мы привыкли, что искусство учит светлому и прекрасному…

– Так сложилось, что в XX веке в России искусство выстраивалось как нечто замещающее религию. Возможно, что изначально оно выросло из каких-то магических практик и было частью религии. Но современное искусство эту функцию не несет и работает с относительными истинами. Часто человек ищет образ подлинности, и в какой-то момент искусство его вырабатывает, например, образ идеального человека. Возможно, утомление культуры, возникшее в XIX веке, связано еще и с этим.

– Какая же сегодня задача у искусства?

– У искусства нет задач, это свойство человеческой природы, форма общественного сознания и коллективного переживания. Словом, это один из родовых признаков человека. А новейшее искусство – некая часть данной практики.