Инженер эстетики
Заслуженный художник России, скульптор Лев Сериков о жизненном и творческом пути
В иркутской Галерее современного искусства открылась выставка скульптур известного сибирского мастера Льва Серикова. Шедевры из сибирского кедра художник показывает довольно редко, его выставки, как правило, совпадают с собственными юбилеями. Нынешний показ не стал исключением, в этом году скульптору исполнилось 80 лет.
Иркутск, Москва, Париж
– Лев Иванович, подобная периодичность выставок – сознательный ход или стечение обстоятельств?
– Любая выставка – отчет мастера перед обществом. Чем ты все это время занимался, чего достиг, куда движешься? Самая первая выставка прошла в Иркутском художественном музее в 1997 году.
Автопортрет
Показывал свои работы в Москве, тогда экспозицию посетил модельер Слава Зайцев – маэстро, тонко чувствующий красоту. Помню, он подошел, мы долго беседовали. Николаю Караченцеву понравилась выставка, и с ним удалось обстоятельно пообщаться, обоим подарил каталоги своих работ. Поучаствовал в выставке-аукционе в Париже, туда мы ездили вместе с Геной Кузьминым (художник Геннадий Кузьмин. – Авт.). Удивительное было время – двухтысячные, мы еще не отошли от нищеты, а тут Франция с ее космическими ценами. Но мы в первую очередь обращали внимание на достопримечательности. Ведь там в свое время работал Марк Шагал, расписывая плафон Парижской Гранд-оперы. С его личности впоследствии я начал одну из своих серий. Во Франции у меня осталось 15 работ, устроители аукциона перечисляли деньги за проданные скульптуры. Не ахти какие суммы, но уже можно было жить и творить.
К своему 50-летию устроил выставку, а потом через каждые десять лет. Сейчас вот собрал работы в Галерее современного искусства – очень хорошее место здесь.
Материал, сохраняющий тепло
– Из множества материалов вы отдали предпочтение дереву, почему?
– Мне кажется, дерево самый близкий к человеку материал, который сопровождает его всю жизнь, начиная с младенчества, когда ребенка кормят из деревянной ложечки. Дерево сохраняет не только энергетику мастера, но теплоту его рук. Вы прикоснитесь к любой деревянной скульптуре – она теплая. Поэтому, когда приходят посетители на выставку, особенно дети, я им разрешаю потрогать фигуры. Бронзу нельзя трогать – потемнеет, в этом месте останется пятно, а мрамор, несмотря на внешнюю красоту, очень холодный материал, его совсем не хочется трогать.
Хотя сама по себе работа с деревом весьма специфична – это долгий и не всегда благодарный процесс. Может поэтому, в нашем отделении Союза художников человек 150 состоит, молодежи много сейчас приняли, а деревом я один серьезно занимаюсь.
– Вы ведете подсчет своим творениям, сколько скульптур удалось создать в общей сложности?
– Точно не скажу, порядка 300 скульптур, и все разные. Даже те, которые повторял, например, серию «Ветры Байкала», они все равно не идентичные, а лишь похожие. Создать идентичную работу попросту невозможно, это не литье ведь.
– С чего начинается процесс создания скульптуры?
– Как только возникла какая-то идея, делаешь набросок карандашом. Следующий этап – эскиз из глины, а потом уже берешься за заготовку из кедра, мне его из Саян привозят. Кедр – благодарный материал, хотя и у него есть свои особенности в обработке.
Вспоминая далекое детство
– Лев Иванович, одна из ваших работ называется «Вспоминая далекое детство», каким оно было на самом деле?
– Деда раскулачили и с Алтая сослали в Черемхово. Поселили нас в бараках из саманного кирпича, окна на уровне земли, длинный коридор, справа и слева комнаты. Крохотная комната на всю семью, там один на другом сидели. Отцу было 20 лет, но он уже знал, что такое крестьянский труд, потому что в 5 лет уже боронил на лошадях. Они были настоящие пахари, к 18–20 годам имели шикарные дома, пашни и скот. А почему кулак? Потому что спали на кулаке, чтобы не проспать. Есть в этом какая-то сермяжная правда.
В Черемхово отец пошел работать в шахту, где его однажды придавило. После травмы он не мог полноценно трудиться в забое, поэтому нашел работу завхозом в школе, в которой мы учились. В распоряжении две лошади, а это его любимое животное, у меня, кстати, тоже. Будь такая возможность, с удовольствием держал бы.
Недалеко от школы отец присмотрел место, договорился с мужиками и перевез под дом старый сарай из лиственницы. Тут же распахал огород, посадил яблоневый сад. То есть, создал хозяйство, которое привык видеть с детства. При этом все были бесправные, без паспортов, выехать куда-либо не могли, тем не менее сумел обустроиться на новом месте. Завели домашних животных – кур, свиней, коров. А потом начали плодиться сами. Одиннадцать раз мама Анастасия Тихоновна рожала, трое детей умерли. Остальных подняли на ноги, и ведь не было никаких пособий и прочих выплат. Работали все, я сам с семи лет пас коров, зачем платить пастуху, если помощник подрос? Помню, мама нальет трехлитровый бидончик молока, иду в барак продавать. Потом за каждую копеечку отчитаешься.
«Ты иди, я заскочу на всякий случай»
– Все детство вы ухаживали за скотом, продавали молоко, но каким образом появилась тяга к искусству?
– Да, наша семья была чисто крестьянской, из книг в доме – только Библия. Тем не менее старший брат в определенный момент начал рисовать, потом второй, ну и я за это же взялся. После окончания Черемховской школы № 19 приятель предложил поступать в медицинский, поехали с ним в Иркутск, и я на всякий случай взял рисунки.
Когда проходили мимо художественного училища, я ему говорю: «Ты иди, я заскочу на всякий случай». Зашел и остался.
Зачислили меня в 1962 году на декоративное отделение, правда, толком мы не знали, что это такое. Нам повезло с преподавателем, художником-иллюстратором Георгием Леви. Это был невероятно образованный педагог, из профессорской семьи. Георгий Григорьевич оформлял театральные спектакли, иллюстрировал книжки, занимался гравюрой, одним словом, уникальный человек.
Во время Великой Отечественной воевал, но попал в плен, немцы проводили над узниками опыты, например, прививали туберкулез, в общем, прошел все ужасы, но как-то сумел удрать, точно не помню. Вот он собрал нас как птенчиков и учил на самом деле жизни, ну, и искусству в какой-то степени. Мы стали понимать, что такое декоративное искусство.
Среди сильных преподавателей вспоминается Станислав Ковалев, который первым номером колонковой кисточки мог писать текст 5-миллиметровым шрифтом! И мы у него учились этому и научились.
Художник войсковой части
– На время службы в армии об искусстве пришлось забыть?
– Нет, когда в части узнали, что я художник, что тут началось – плакаты, афиши, плюс ко всему вменили обязанности почтальона, я мог выходить за пределы части.
Во время службы открыл для себя русскую литературу, просто обалдел от Достоевского, Толстого, читая их по ночам в рабочем кабинете.
После армии вернулся в училище, здесь сложилась неплохая команда – Николай Башарин, Александр Муравьев и другие.
Оформление секретного предприятия
– Лев Иванович, каким образом вас занесло в Ангарск на закрытый химический комбинат?
– Когда получал диплом, приехали представители от Виктора Федоровича Новокшенова, первого директора АЭХК. Легендарная личность, ему памятник стоит сейчас у «Современника» в Ангарске. Секретному предприятию требовались дизайнеры, хотя тогда такой специальности не существовало, нас оформили как инженеров по эстетике.
Нам Виктор Федорович сказал так: «Походите, сами посмотрите, что надо сделать». Там секретное предприятие по производству тяжелой воды, хотя мы не знали долго, что там делают. Проходишь через два пропускных пункта и попадаешь в длиннющий коридор, соединяющий цеха. Вот его и оформляли. Жили на предприятии хорошо, московское снабжение, в коридорах картины. На творческую встречу приезжал Евгений Евтушенко, когда Сергей Герасимов снял фильм «У озера», то премьера состоялась в Ангарске. Интересное было время.
– Не менее насыщенным выдался период работы в Иркутске на посту главного художника города. Какие проекты того времени запомнились больше всего?
– На работу меня рекомендовал известный мастер Виталий Смагин, с которым мы дружили еще с училища. Проектов было предостаточно. Много пришлось поработать над оформлением улиц к 300-летию присвоения Иркутску статуса города, который отмечали в 1986 году. Пытались реализовать интересную идею по преобразованию Карла Маркса в пешеходную улицу. Примерно полгода отрезок от Сухэ-Батора до Ленина был закрыт для автомобильного движения. Сейчас уже мало кто об этом помнит.
Роман с кедром
– Как при такой занятости находили время для работы с деревом?
– Полноценная работа началась после того, как ушел с поста главного художника города. Мне выделили мастерскую, я занялся подбором инструмента, стал кедровые заготовки завозить, и процесс пошел.
– Очень интересной получились подборки «Байкальские ветры», «Большие художники», а каким образом рождаются подобные серии?
– Однажды посмотрел выставку Церетели, у него Шагал такой шелкопер в костюмчике. А ведь Шагал – это целая бездна. Для нас личности такого масштаба вроде небожителей, а покопаться – это нормальные люди, как мы, только обладающие способностью творить. Тогда и появилась мысль сделать Шагала. У меня он летит со скрипочкой, а за спиной маузер, потому что он комиссар искусств.
Блок – поэт божьей милостью, с красным бантом. Мне, кстати, очень нравится его поэзия. Он же поверил в революцию, а потом посмотрел, что творится, и затосковал. Он поэт чистой воды, понимаете, он все через себя пропускал. В итоге красный бант его и сгубил. Здесь выставлены Дали, Малевич, Пушкин, Гоголь, Магритт, в моей коллекции были еще Филонов и Пикассо, они сейчас в музее Кемерово. В целом серия своего рода диалог с художниками разных эпох. Кроме художников, здесь представлены такие серии, как «Античный мир» и «Христианские притчи», всего 30 работ, наверное, столько же осталось еще в мастерской.
