23.05.2014 07:15
Рубрики
Мнение
Теги
23.05.2014 07:15

Нереалистический реализм Петра Нилова

Творческие люди часто уезжают в столицу – получить образование или сделать карьеру. И лишь немногие возвращаются по собственной воле. Художник Петр Нилов – из их числа. Уроженец Братска в 12 лет уехал в Москву, чтобы получить заветную профессию. Осуществил свою мечту, добился успеха, но спустя почти 30 лет вернулся на родную землю. Прожив несколько лет на острове Ольхон, он обрел новое творческое дыхание и поэтому решил совсем перебраться в Иркутск.

В апреле в иркутском Доме художника Петр Нилов сделал выставку – своеобразный творческий отчет, где представил более 60 последних произведений. Работы заинтересовали профессионалов и любителей искусства свежестью интерпретации темы Байкала. Между тем светлые, воздушные пейзажи Петра Нилова, как и его оригинальная манера работать, вызвали ряд дискуссий о современном искусстве. 

– Петр, как получилось, что вы переехали в Москву?

– Когда я учился в Братской детской художественной школе, мой любимый преподаватель – Иван Ващенко на истории искусств как-то рассказал нам про Московскую среднюю художественную школу при институте им. Сурикова, где дети учатся рисовать и живут в интернате. А в детстве часто хочется самостоятельности – делать то, чего не разрешают родители, и мне захотелось туда поступить. Мы с мамой написали письмо, узнали условия поступления и послали работы. Меня вызвали на экзамены, и я успешно прошел конкурс.

– Художественная школа оправдала ваши ожидания?

– Еще бы! Мы жили в Лаврушинском переулке в центре Москвы. Со мной учились дети членов политбюро, космонавтов, художников Шилова, Глазунова и других знаменитостей, среди них, например, Саша Вертинская. Из окна был виден Кремль, а на перемене можно было сбегать в Третьяковку и выбрать себе какого-нибудь великого художника в качестве ориентира, в зависимости от задания. На четвертом этаже у нас было общежитие, и москвичи даже завидовали, что нам не нужно рано вставать и ехать на учебу.

– Наверное, как выпускнику этого учебного заведения, «путевка» в институт вам была обеспечена?

– Нет, после его окончания меня призвали в армию, и я служил в Шелехове. Потом не решился сразу ехать в Москву, поступил в Красноярский художественный институт, и то не с первого раза, ведь во время службы теряешь форму. Но меня оставили на кафедре работать учебным мастером – готовиться. На следующий год я поступил, проучился четыре курса и на пятом перевелся в Московский академический художественный институт им. В.И. Сурикова к народному художнику России Николаю Андронову. Хотел учиться именно у него, потому что суровый стиль мне был тогда очень близок.

– И после окончания решили остаться в Москве?

– На тот момент я уже полгода был знаком со своей будущей женой. Она училась на театрально-декорационном отделении, а я на станковой живописи. Нужно было жить в одном городе, и я остался в Москве. В Суриковском институте студентам можно было выставляться, что запрещено в Красноярске. Помню, я просто пошел на осеннюю выставочную комиссию Союза художников, и у меня взяли картину на выставку. После этого я даже писать стал по-другому!

Что побудило вас вернуться в Иркутск?

– В Москве меня покинуло вдохновение. Некоторое время назад я пытался вернуться в Братск, у меня даже прошла там выставка «Я вернулся в свой город». Но то ли родной город этого не хотел, то ли я много хотел от него, в общем, возвращения не получилось. Но в любом случае – это моя родина, где живут мама и сестра, и хранится более 350 моих произведений. В общем, меня постиг творческий кризис. Я поехал на Байкал, чтобы восстановиться, и случайно попал на Ольхон – мне просто понравилось название. Также случайно попал в усадьбу Никиты Бенчарова, который предложил пожить у него по бартеру – сделать работы для его турбазы. Сначала наше сотрудничество длилось около 10 дней, потом мы договорились на два месяца. Я выписал на Ольхон два кубометра холстов. В итоге год прожил на острове почти безвыездно.

– Чем же вас так притянул Ольхон?

– Там я начал писать. За первые 10 дней сделал 15 работ. Остался недоволен, потому что каждый день получалось что-то новое. В итоге написал много новых картин. Потом у меня была выставка в Москве, на которую пришли искусствоведы и однокурсники, предложив выставиться в Госдуме, потом была экспозиция в землячестве «Байкал». Но, завершив все дела в Москве, я с большим удовольствием снова поехал на Ольхон. И хотя Москва для меня тоже родной город, ведь я там жил с 12 лет, тогда в первый раз почувствовал, что мне там тяжело. То есть не только не работается, но и не живется. Поэтому я пробыл там три недели, решил все вопросы по поводу выставок и быстро уехал обратно в Иркутск.

– Слышала, что в Иркутске ваши работы были восприняты с интересом, но неоднозначно?

– Это светлые декоративные работы, которые некоторым не нравятся своей экспрессией и условностью, но это все равно реалистическое искусство.

– Правда, что во время работы вы кладете холст прямо на землю?

– Я научился этому у Андронова. Однажды он показал, как кладет большой холст на пол и во время работы ходит вокруг него. Это удобно, потому что картина должна восприниматься по цветовым пятнам одинаково хорошо со всех сторон. Плюс краски не текут, а когда нужно, работу можно поставить вертикально. Кроме того, на природу не надо таскать с собой этюдник. Кстати, многие представленные на выставке работы я писал прямо на льду Байкала. Прибивал холст гвоздями, краски разводил водкой, чтобы они не замерзали, и делал работу с натуры.

– А как вы сами относитесь к современному искусству?

– Смотря что считать таковым. Я не считаю искусством, когда разбрасывают кучи мусора или режут ягненка. Но сейчас, к сожалению, в Москве установка на экспонирование именно таких «художественных актов». Наши традиционные залы, например, Большой и Малый манежи откровенно заявляют, что реализма у них не будет. На мой взгляд, это ужасные установки. Мне кажется, все это основано на экономических причинах, ведь Западу невыгодно, чтобы у нас остались реалистические корни. Но любая наша абстракция сильна тем, что за ней стоит мощная русская рисовальная школа. Поэтому Кандинский намного интереснее и сильнее Пикассо. Я считаю, что эта база должна присутствовать в любой абстракции, даже в «Черном квадрате». А на Западе обучение начинают сразу с самовыражения.

– Кто из иркутских художников вам близок?

– Из иркутских авторов мне нравятся народные художники России Анатолий Алексеев и Виталий Смагин. И мне хочется верить, что я иду в том же русле. Правда, многие воспринимают мои произведения как выпендреж современного художника, но это не так. Мне хотелось бы работать настолько глубоко, насколько смогу.