Московские документалисты рассказали сибирякам о принципах своей работы над фильмами
Говорят, что рок-н-ролл давно мертв, а документальное кино переживает серьезный кризис. Как же тогда оценивать документальное кино о современном роке? Убедиться, что рок-н-ролл живее всех живых, как, впрочем, и документальное кино, можно было 11 апреля в Иркутском доме кино. По крайней мере, эти виды искусства не умрут, пока есть такие прекрасные безумцы, как режиссер Юлия Панасенко, оператор Юлия Галочкина и герои фильма «Погружение» – группа, далекая по своему формату от мейнстрима.
Любителям кино были представлены две работы – «Погружение» и завоевавший Гран-при фестиваля кинодокументалистики «Артдокфест» и приз Российской гильдии кинокритиков «Белый слон» фильм о безнадежно больной женщине «Outro». Перед показом авторы – московские кинодокументалисты Юлия Панасенко и Юлия Галочкина – провели мастер-класс для начинающих режиссеров и операторов.
– Расскажите, как родилась идея «Погружения»?
Ю. П.: Банально. Просто мне показалось, что давно не было приличного фильма, рассказывающего о проблемах современных музыкантов. Обо всех четырех молодых коллективах – «Deti Picasso», «Босх с тобой», «Последние танки в Париже» и «Salvador», которые снимались в фильме, можно сказать, что они из поколения инди (от английского independent) – независимых музыкантов. В основе сюжета – поиск Ником Рок-н-Роллом, главным героем фильма, молодых групп, которые выражают свежий взгляд на рок-культуру в России. Здесь же рассказывается о его жизни в эпоху, когда The Beatles и Shicking Blue слушали тайком, настроив приемники на радиостанцию «Голос Америки», и когда за инакомыслие определяли в психушку.
– Что, на ваш взгляд, является залогом хорошего фильма?
Ю. П.: Документальное кино во многом провокативно и зависит от того, сориентируешься ли ты в создавшейся ситуации: сможешь повернуть ее в свою пользу, разговорить героя, выстроить мизансцену… Поэтому всегда держишь в голове то главное, к чему идешь. Хотя в документалистике есть метод – «муха, ползущая по стене», когда ты плывешь вместе со своим героем, ты можешь знать, что ты хочешь сказать, но отдаешься этому движению, следуя за самой жизнью.
– Как вы раскручивали свое кино?
Ю. Г.: Когда фильм был готов, продюсер сказал: девчонки, кино доделали – молодцы, мы его сдали в Госкино, и давайте на этом закончим. «Продвижение», кстати, единственный наш фильм, снятый на государственные деньги. Но мы ответили: нет, извините, после того что мы пережили – съемки и производство фильма заняли год, – мы не положим его на полку… Так как интернет сейчас самый эффективный способ дать о себе знать, мы создали группы и странички в социальных сетях, организовали авторскую раздачу фильма, рассылали диски на фестивали. Других способов раскрутки документального кино сейчас нет. На телевидении это никому не нужно.
Ю. П.: Вас могут взять на какие-то локальные каналы, но не рассчитывайте, что вам заплатят за показ. Они рассуждают так – мы взяли ваш фильм на ТВ, падайте нам в ноги! Там главные слова «формат» и «прайм-тайм».
Ю. Г.: Еще мы проехали с фильмом по России. Большая премьера «Погружения» была в Тюмени. В Москве кино показали через полгода. Это общепринятая стратегия – в каждом крупном городе есть киноклуб, и они между собой так или иначе связаны, поэтому заработало сарафанное радио, а в некоторые города любители рока привозили нас за свой счет. Так мы показали фильм в Саратове и Самаре.
– Но ведь документальное кино не прибыльно.
Ю. П.: В перспективе оно может приносить прибыль. Это доказывает успешность европейской кинодокументалистики. В России есть пример Виталия Манского с его фильмом «Девственность». Сейчас у него выходит фильм «Куба».
– А вы что-нибудь зарабатываете с проката?
Ю. П.: Нет.
– А какой тогда смысл в показах, тщеславие?
Ю. П.: А разве вы не хотите показать другим то, что вы создаете? Фильм «Outro» я сняла за свои деньги, не заработав ни копейки. И слава Богу!
– На что же вы живете тогда?
Ю. П.: Мы работаем.
– То есть кино – это хобби?
Ю. П.: – Нет, это основная профессия, которая пока нас не кормит. Я работаю на телевидении, снимаю репортажи про спортсменов. Юля тоже работает, как и я, на телеканале «Россия 2».
Ю. Г.: Не подумайте, что мы представители сытой московской интеллигенции. Мы вообще не москвичи, нам тяжело живется, мы снимаем квартиры, зарабатываем деньги. А что делать, если хочется снимать кино? Я сейчас покупаю на отложенные, кровно заработанные деньги технику, и мы наконец-то не будем побираться, у нас будет своя камера, свой штатив, свой звук. И начнем снимать следующий фильм.
Ю. П.: Кстати, сейчас активная и интересная в финансовом смысле жизнь происходит в Европе, и интерес к России пока не угас. Есть система пичингов.
– Что такое пичинг?
Ю. П.: Любой снимающий человек может подать заявку на кастинг, если она будет отобрана, тебя пригласят на пичинг. Очень важно знание английского языка! Если вас выбрали, вы приходите в большой зал, где сидят продюсеры из разных стран и слушают вашу презентацию. Желательно иметь уже трейлер с какими-то кадрами.
Ю. Г.: Имейте в виду, что от Европы просить бюджет менее 150 тысяч долларов считается моветоном. Это значит, что ты подозрительный непрофессиональный товарищ. Но у пичинга есть свои недостатки, в основном фильмы отбирают на ТВ для банального вписывания в рекламные паузы. И еще это длинные деньги – их вам дадут на съемку минимум через три месяца.
– В провинциальных городах у людей тупиковые ситуации, здесь можно снять кино на гранд, но показывать его будет негде.
Ю. П.: Но ведь есть местные темы, в конце концов у вас Байкал под боком.
– Байкал уже снят-переснят.
Ю. П: Не может быть, я поеду на Байкал и сниму так, как этого не делал никто. Если вы понимаете, что вам нужно снять это кино, вы его либо без денег снимете, либо найдете эти деньги. Кстати, я сейчас собираюсь снова снимать фильм на свои деньги…
